Автор: Маковский В.Е.
Маленькие люди, маленькие дела, маленькие картинки... Грандиозная галерея людских типов, словно выхваченных из самой жизни, представленных в минуты радости и печали, со всеми их истинными, но приглушенными страстями, с драматическими, но скупыми и часто неосознанными переживаниями, мелкими, но едва переносимыми житейскими невзгодами и треволнениями… Целая эпоха русской национальной жизни, высмотренная внимательным и любовным глазом художника-демократа не где-нибудь на верхних ступенях социальной лестницы, а на самом ее низу, там, где копошится людской муравейник... Забавный бытовой анекдот (а кому не ведомо, что маленького человека суровые законы старого мира особенно часто ставили в смешные положения?) и полные невыразимой боли трагические аккорды, в которых звучит скорбная тема ни за что, ни про что загубленной жизни простого русского человека… Таким — правдивым, искренним, задушевным, глубоко гуманистичным — предстает перед советскими людьми многообразное художественное наследие замечательного русского бытописателя Владимира Егоровича Маковского.
Где только не подмечал Владимир Маковский для своих картин наиблагодарнейших сюжетов! В ночлежках для бездомных бедняков, на пороге питейных заведений, в убогой мастерской ремесленника, в судебных присутствиях, всюду, где толчется и мается маленький человек со своими жалкими бедами и напастями, находил пристальный глаз художника повод для живого и увлекательного рассказа. И вот они проходят сейчас перед нами бесконечной чередой, все эти дворники, купцы, чиновники, отставные военные, мастеровые, нарядные барыни, дети, попы, шустрые адвокатишки, горничные, чванные и глупые генеральши, разноликие представители пестрого городского люда всех складов и типов, и в каждом образе — бездна юмора и меткой жизненно правдивой характеристики.
Неутомимая и неисчерпаемая наблюдательность, способность мгновенно схватывать и навсегда фиксировать в своей цепкой памяти характерные черты в случайном прохожем, увидеть в незначительном городском происшествии, а то и просто в заурядной уличной сценке их социальную подоснову и психологическую суть, отточенный до артистизма блестящий композиционный дар, позволявший строить содержательную и выразительную картину из "кирпичиков" разрозненных наблюдений, обеспечили Владимиру Маковскому любовь и признание не только его современников, но и бесчисленных зрителей пореволюционной поры, когда "маленький человек" в итоге великих исторических преобразований вырос в "большого человека" новой социалистической эпохи.
Маковский прошел весь свой жизненный и творческий путь в рядах Товарищества передвижных выставок, будучи одним из учредителей этого замечательного художественного объединения и хранителем его передовых демократических традиций вплоть до самой смерти. Старая передвижническая гвардия видела в нем прямого наследника и продолжателя дела Перова. Случалось, его именовали даже "Перовым № 2". Конечно, соратники Перова и Маковского отдавали себе ясный отчет в несоразмеримости дарований этих двух мастеров: Перов был и безмерно глубже и несравненно значительнее Маковского, он поднимал в своих произведениях глубочайшие пласты русской народной жизни, беспощадно обнажая самые трагические се аспекты. Идейная глубина и суровая художественная мощь творений Перова и в глазах современников были несопоставимы с куда более скромными масштабами дарования его преемника, идейный и общественный кругозор которого был намного уже и ограниченнее. Но ни Крамской, ни Стасов не были склонны умалять достоинства Маковского, принижать его значение в русском искусстве из-за одного того, что Перов был и выше и глубже.
Они всегда безоговорочно признавали Маковского "настоящим национальным живописцем", "одним из капитальнейших русских художников", "одной из самых лучших наших слав" и называли его имя в первом ряду корифеев русской художественной школы наравне с именами Перова, Репина, Верещагина.
Москва, старая дореволюционная Москва конца прошлого и начала нынешнего века — вот драгоценный источник творческих вдохновений Маковского, та реальная общественно-историческая среда, которой так жадно и неутолимо питалась его художественная страсть. "Он весь с головы до ног московский, городской, — справедливо отмечал Стасов. — Все его чудесные типы, все его создания выросли на московской почве, из-за заставы не приходили, разве что в виде гостей. Купцы, мещане, дворяне, чиновники, барыни, казачки, отставные — все это Москва, все это — наша захолустная столица. Конечно, тут коренной России, русского разнообразия и разносословности в сто и в тысячу раз больше, чем у нас здесь, в Петербурге.. . Даже те крестьяне, что иной раз попадаются в картинах Владимира Маковского, не дальше, как подмосковные".
Будь Маковский не живописцем, а литератором, толстый том его блестящих очерков московского быта мог бы быть со всем основанием назван по примеру одной популярной книги — "Москва и москвичи". Но хотя элементы литературного повествования настолько явственны и сильны во всех произведениях этого прекрасного рассказчика-новеллиста, что его не раз сопоставляли с молодым, а порой и зрелым Чеховым, в каждой его картине всегда проявляется специфический глаз художника-живописца, строящего образ пластическими средствами, присущими только искусству изобразительному.
Одна из картин Владимира Маковского скромно и непритязательно названа им "На бульваре". Это, пожалуй, — шедевр художника, высшее проявление его таланта и по силе психологической характеристики и по живописному мастерству, произведение, в котором нашли себе концентрированное выражение все лучшие стороны его яркой творческой индивидуальности. Не случайно Б. Иогансон уделил этой картине центральное место в своей статье, раскрыв ее глубокое жизненное содержание в лаконичном, но предельно точном литературном комментарии: "Мастер написал то, что отложилось в памяти каждого старого москвича. Да, это именно та Москва: Москва извозчиков, керосиновых фонарей, церквушек среди зелени, двухэтажных домов, — Москва купеческая, с нарождающимся пролетариатом. Маковским взята обычная сценка. В осеннее воскресенье на скамейке бульвара (по-моему, это Сретенский бульвар — от Сретенки к Мясницким воротам) сидит пара — мастеровой и его жена с грудным ребенком. Ему уже скучно с бабой. Еще так недавно. он ходил среди девушек запевалой с гармоникой. Житейские заботы наложили свою печать на его лицо. "В кабак, что ли, пойти? — Денег нет". Корявые пальцы уныло перебирают лады гармоники. Лицо жены и ее склоненная фигура поразительно написаны. Как верно ее лицо контрастирует с лицом мужа! Оно полно безнадежной тоски. Короткая любовь прошла — осталась "бабья доля": пеленки, печка, ухват, мужнины побои, ожидание получки, которую может он и не донести до дому. Тоска во всей вещи, тоска осени в пейзаже, даже стекло в фонаре тоскливо склонилось в сторону".
Издавна противники реализма в живописи пытались опорочивать лучшие произведения художников демократического лагеря ссылками на то, что они, дескать, видят жизнь не непосредственно, а сквозь призму тенденциозной литературы, и что из литературы они черпают свои образы и свои сюжеты, низводя тем самым задачи живописи к простому иллюстрированию. литературных мотивов.
Бессмертные творения мастеров русской реалистической школы убедительно опровергают этот тезис. Живя одними интересами с писателями-реалистами, лучшие русские художники отнюдь не тянулись. "в обозе литературы". Ярко и выразительно отражали они многообразные явления современной им действительности с тех же идейных позиций, что и их собратья по литературе, черпая, как и они, из самой жизни все свое вдохновение. Творчество Владимира Маковского — наглядное тому подтверждение. Созданные им картины русского городского быта не имеют в произведениях наших писателей прямых параллелей; больше того — они сами могли бы послужить отправной точкой и благодарным материалом для развернутого литературного повествования, тенденциозного в том высоком смысле, в каком "тенденциозна" глубоко понятая правда самой жизни. И прав был Крамской, отметивший со свойственным ему тонким аналитическим чутьем, что "Маковский обладает изумительным искусством тенденциозную картину сделать нетенденциозною".
В этом особом даре Маковского и заключена для нас покоряющая сила многих его произведений, и потому десятилетие спустя так волнует эта небольшая картинка, на которой запечатлена глубоко трагическая в своей заунывной обыденности, такая простая и, казалось бы, скучная для постороннего глаза, заурядная историйка двух человеческих существ, однажды подсмотренная чутким художником в неприветливый осенний день на скамейке московского бульвара.
Замечательные полотна. Л., 1966. С.281
